Cамый модный танец - Totentanz -

Второй день читаю книгу, которую мне подарил ponochevny, - "Лекции по русской литературе" Владимира Набокова. Написано захватывающе, на мой вкус и цвет, даже увлекательнее художественной прозы Набокова (за исключением, пожалуй, "Защиты Лужина"). Во всяком случае, выгодно отличается от встречавшейся мне эссеистики, нудной, дотошной, стремящейся охватить всё и вся и, как следствие, изобилующей малозначительными подробностями, да к тому же написанной суконным языком. Личность Набокова как автора настолько велика, что вытесняет все постороннее: есть Набоков и есть Пушкин, к остальным критикам и литературоведам Набоков относится в худшем случае с презрением, а в лучшем - просто не замечает. Вот основные плюсы этих лекций:
1) Фантастическая образность: например, рассказ о Гоголе Набоков начинает со смачного описания пиявок, гроздьями свисающих с длинного носа умирающего гения русской литературы. С содроганием мы прочли вчера, как Гоголь с громким криком шарахался от упавшей ему на руку черной скользкой гусеницы, или как своей изящной, элегантной тростью крошил головы ящеркам, выбегающим погреться на каменистую тропу.
2) Набоков напрочь лишен сомнительного пиетета, слеплящего благоговения, но при том избегает и наглого панибратства. Пишет просто: меня тошнит, когда я читаю Белинского и прочих критиков, которые уничтожают художественную литературу, опошляя ее. Или: детство Гоголя было неказистым - ряд перенесенных болезней, вечно гноящееся ухо, и одноклассники, которые брезговали пользоваться его учебниками. Набоков пишет красиво, безупречно соблюдая золотую середину и попадая в нужную тональность, что является признаком хорошего вкуса и полностью оправдывает ту манеру вести лекции, которую Набоков выбрал, - манеру критиковать, опираясь исключительно на личные пристрастия. Может быть, объективностью тут и не пахнет, но оставим эту объективность теоретикам от литературы.
3) Когда Набоков пишет о каком-то произведении, зачастую он пускается в цитирование и перессказ. Насколько мне известно, это неправильно и даже в какой-то мере безграмотно. Зато очень мне близко :)))

Тогда как для нас, читателей, литература - это лишь оружие, чтобы убить Время, плюс косметическое средство, чтобы покойника приукрасить, для Набокова литература является жизнью со своим внутренним временем, которое с внешним если и соприкасается, то очень осторожно.

Тут вот amolchanov посетовал, что лишился чувства юмора, работая редактором в юмористическом журнале, и пожаловался, что с возрастом ему все меньше хочется читать хорошие книги, приведя как пример "Алмазные колесницы" Акунина.
Однако, вспомнив лекции Набокова, я решил утешить беднягу. Саша, ХОРОШАЯ русская литература умерла в 19-м веке. Послушай мэтра! В ХХ веке художественное слово заковали в башмачок фабрики "Большевичка", и таких писателей, как Платонов и Булгаков никогда не существовало! Все что можно было прочесть хорошего, ты уже прочел! :)
Посмотрим, чем могут похвастаться наши современники (оговорюсь сразу, что читаю я ничтожно мало, предпочитая сомнительному умению "читать" умение "смотреть", а то, что читаю, относится, разумеется, к мейнстриму).
Прежде всего своим мастерством, на мой взгляд, выделяется Владимир Сорокин. Блестящий стилист, знаток литературы, тонко чувствующий писатель, который с замечательной ловкостью способен залезть читателю в черепную коробку и произвести хитрую операцию на мозге: аккуратно срезав коросту налипших штампов и стереотипов, оставить голый мозг читателя трепетать под ударами вымысла, который похож на какую-то |abs| правду больше, чем правда, с которой мы так хорошо знакомы :) Но Сорокин - писатель одноразовый, эмоционально ограниченный, очень зацикленный. У нормального читателя довольно быстро вырабатывается иммунитет. Я был в восторге от "Нормы", затем не дочитал "Первый субботник", еле одолел "Пир". Мое преклонение перед Сорокиным закончилось на "Тридцатой любви Марины".
Виктор Пелевин. Охарактеризовать Пелевина можно одним словом - бармен. Бармен в модном кабаке. Но, похоже, в последнее время интерьер поистрепался, а вино выдохлось.
Также мне нравится Борис Акунин, нравится за легкость, его приятно читать, он не напрягает, что в сложившихся условиях довольно большая редкость, потому что Донцову, например, мне читать невыносимо трудно. Когда я вижу эти однообразные, односложные предложения, примитивно построенные фразы, хочется схватить книжку и кого-нибудь уебать по голове. Но беда Акунина в том, что его каллиграфическим почерком исписана амбарная книга: читается влет, а на выходе - пустота.
Ну, кого там еще можно вспомнить? Петрушевскую? Рассказы Петрушевской не лишены некого мрачного очарования, но представляются мне ужасно вымороченными. Татьяна Толстая постоянно переигрывает, напоминая тем самым спектакли театра Табакова, - больше страницы зараз не прочесть. Появился довольно интересный дефективщик, очередной создатель альтернативных миров, Хольм Ван Зайчик, но при всей своей эрудированности этот автор ужасно косноязычен, так что читать его, по большому счету, невозможно.
Еще вспомнил Дмитрия Липскерова... Липскеров просто нудный...

Так что, Саня, ну ее нахуй эту современную литературу! Читай "Спорт-экспресс", как это делаю я (хотя эту отвратную газету тоже читать противно... просто смотри счет :))

Но перед тем, как уйти, хочу процитировать Набокова, которого ненавидит ots. Цитата полезная, а для меня и вовсе приятная, даже в каком-то роде знаковая, потому что я изрядно подзаебался встречать восторги по поводу громко стреляющих ружей и брезгливые мины при их (ружей) "таинственном" исчезновении.

Ведь "случайное упоминание" - обычный признак, масонский знак расхожей литературы, указывающий, что именно этот персонаж окажется главным действующим лицом произведения. Всем нам давно известен этот банальный прием, эта конфузливая уловка, гуляющая по первым действиям у Скриба, да и ныне по Бродвею. Знаменитый драматург как-то заявил (по-видимому, раздраженно отвечая приставале, желавшему выведать секреты его мастерства), что если в первом действии на стене висит охотничье ружье, в последнем оно непременно должно выстрелить. Но ружья Гоголя висят в воздухе и не стреляют; надо сказать, что обаяние его намеков и состоит в том, что они никак не материализуются. (с)

Когда я выпил 200 грамм, на меня вдруг накатили ностальгические воспоминания. Послушайте же мой рассказ, для кого стараюсь?! :)
В головах тех, кто никогда не был в Пушкинских горах, картинка, изображающая это место, складывается в основном из впечатлений, принадлежащих Довлатову. Когда я жил в Пушгорах, - я не пил, ни капли, ибо был непозволительно молод! Меня и мою сестру Олю - 11-летних малюток :), мама и папа погрузили в машину и повезли на полторы недели в Пушкинские горы, в начале августа, под проливным дождем. Вот так дождь и шел - назойливо, ежедневно, лишь несколько раз прервавшись по какой-то технической причине. Во время первого затишья, не в силах расстаться с сыростью, я залез в удручающе холодную реку Сороть и проплыл несколько десятков метров, после чего угрюмо вылез на берег и, стуча зубами, закутался в полотенце. Во второй раз всей семьей мы купались в озере Шаробыки, вода которого была по-морскому голубой, теплой и прозрачной; на дне этого озера были ясно различимы останки великих русских писателей и коряги, присыпанные грязным илом. До сих пор ношу в пятке маленькую косточку Пушкина :)
Чуть ли не в первый день приезда отец скорешился с местным лесником, обладающим поистине говорящей фамилией - Белкин, и страстью к алкоголю. Один раз мы ездили по грибы, и Белкин показал поляну, где белые росли могучими толпами. Впоследствии батя и Белкин не ездили по грибы, а спокойно сидели у лесника дома и пили водку.
Каждый день я ходил в ДК, расположенном по соседству, смотреть кинофильмы. Сеанс был только один, девятичасовой. Изредка мне составляла компанию сестра. С тупым изумлением я впервые познакомился с индийским кинематографом, представленном мелодрамой "Зита и Гита".
Еще я регулярно посещал местный книжный магазин, потому что читал в то время взахлеб, в основном книжки о Великой отечественной войне, - воспоминания советских танкистов, как щас помню, зачитал до дыр. Но пару раз перепало и нечто принципиально иное - например, сборник похабных японских миниатюр и произведения В.Одоевского, одоеленные с некоторым трудом.
Конечно, не обошлось и без экскурсий, посещений домов-музеев, под меланхолический аккомпанимент дождя и речи экскурсоводов. В сумме же это вызывало тоску и стремление превратиться в моль, зарыться в пыльный обивочный бархат старой мебели и немедля уснуть, что никем не приветствовалось, даже отцом, который, однако, тоже начинал клевать носом еще в самом начале экскурсии.
Основные же впечатления-ощущения от Пушкинских гор: вечная сырость, влажная зелень, обилие яблок всевозможных сортов на рынках и в садах (я обожрался этими яблоками на всю оставшуюся жизнь), какая-то странная дремотность, охватывающая не только природу, которая и вылезти не смела из туманной дымки, но и людей, всех как один вялых, снулых, флегматичных, не имеющих ничего общего с живчиками, которыми кишит пресловутая "деревенская проза", не говоря уже о бойкой поэзии местного божества.